«Я родилась в Ленинграде в 1932 году. Когда началась война, мне было 9 лет. Мой отец работал на фабрике «Ленэмальер» гальванщиком, мама – там же в ОТК. Мы жили на Исполкомской улице, д. 5. 

 

В 1937 году родился мой брат Виктор. Когда объявили войну, отца сразу забрали на Ленинградский фронт. В начале войны была возможность эвакуировать нас с братом из города, но мы опоздали к отходу машины с детьми. Один из водителей согласился подбросить нас с мамой и ещё одну опоздавшую семью к пристани, где детей отправляли на баржах. Было очень холодно. Сильный ветер, хлестал дождь. Когда мы добрались до пристани, последняя баржа уже отошла от берега. Обречённо мы смотрели ей в след, как вдруг небо разорвал рёв моторов – это был фашистский налёт. Прямое попадание – и баржа пошла ко дну. В те минуты мама твёрдо решила не отправлять нас никуда, а у меня потом этот ужас перед глазами стоял очень долго. 

 

Помню, когда в ноябре 41-го выбило все стёкла в нашей комнате, то мы ходили ночевать к тёте на Конную улицу. Как-то раз нас по дороге остановил мужчина в кожаном пальто и спросил, где Московский вокзал. Маме показалось это подозрительным, ведь вокзал был совсем рядом, и каждый горожанин это знал. Она не подала вида в своих сомнениях и предложила мужчине показать дорогу. Мама довела его до первого постового милиционера и сдала для проверки документов. Незнакомец оказался шпионом. Маме дали медаль «За отвагу» и написали об этом в газете. Но медаль и газета, как и другие вещи, пропали после ограбления нашей квартиры. 

 

Когда разбомбили Бадаевские склады, маму направили разгребать пожарище. Она приносила землю, пропитанную сожженным сахаром. Землю отмачивали, ждали, когда осядет, и пили сладкую воду. Это придавало сил. Самое тяжелое было с 41 на 42 год. Зима тогда была очень холодная, 40 с лишним градусов мороза. Летом 1942 года я начала ходить в Александро-Невскую лавру. Там, среди могил, собирала лебеду, подорожник и другую траву, а мама из этого пекла лепёшки. 

 

В конце года я жила на 1-й Советской улице. На месте станции метро «Площадь Восстания» стояла церковь, а около неё всегда почему-то лежали трупы. Я по дороге в магазин перелезала через них, иначе не пробраться было к магазину, чтобы получить паёк. Потом трупы забирали, но каждое утро появлялись новые. 

 

Помню, во дворе упала авиабомба и не разорвалась, а мы, дети, пошли смотреть, как она лежит, мальчишки ещё ногу на бомбу ставили. Военные нас разогнали, прислали разминировать 10 девчонок по 19 лет, из них одна осталась в живых. Внутри двора всё разворотило, остались стены только. 

 

Один раз мне хорошо досталось, рёбра у меня были все синие. Куда-то мы с мамой собирались ехать. А надо было в школу идти на завтрак. Как прозевать завтрак-то? Он же дополнительный. Пока я там была, начался обстрел, и нас никуда не пускали. А я знаю, что мама меня ждёт, и невдомёк, что она из-за обстрела тоже никуда выйти всё равно не сможет. Я вылезла в окно и пошла по одной стороне, вспомнила, что там написано «сторона опасная», перешла на другую и почти уже добралась, стала переходить улицу, а тут снаряд упал в парадную, и меня волной туда внесло. Оглушило, я сознание потеряла, какая-то женщина меня растолкала, меня вытащили. Бок был весь чёрный, на всю жизнь это запомнила. 

 

Из моей семьи, кроме меня, блокаду никто не пережил. В январе 1942-го умер братик, в этом же году от голода умерла бабушка. С фронта привезли раненого отца, мы с мамой его навещали в госпитале и ждали, что его выпишут, но он умер через несколько дней. Это было в начале мая 1942 года. Мама погибла в декабре 1943-го, её и ещё одну женщину в темноте сбила машина. Меня взяла на воспитание мамина сестра, моя родная тётя. Она работала портнихой в военном ателье, жила на казарменном положении. Когда с фронта вернулся её муж, они меня удочерили, поэтому у меня другое отчество.

 

Когда ещё мама была жива, мне доверяли карточки. Я их хранила за пазухой и отоваривала в магазинах. Выстаивала длиннейшие очереди в магазин, чтобы выкупить хлеб. Помню, что давали 125 граммов хлеба, а иногда его на всех в очереди не хватало, тогда это была трагедия, ведь каждый грамм продлевал жизнь. Точно не помню, когда впервые прибавили хлебный паёк, но нам стали давать 125 граммов хлеба и столько же булки. В первый же день прибавки у меня из рук вырвал драгоценную ношу какой-то парень. Пока его догоняли, он сжевал весь мой хлеб на бегу. Плакала… 

 

Когда сняли блокаду, помню, все от радости во двор высыпали, все целуются, кто-то гармонь принёс, такое устроили гулянье. Когда война закончилась, не спали, ждали известия, в 2 часа ночи мы на Невском были. Из репродукторов музыка играла. Вы не представляете, какое ликование было! Я даже удивилась, откуда столько народу, Невский всегда пустой был. Салюты без конца, плакали все, целовались! Это не забудешь никогда. Говорили, правда, что кто пережил блокаду, не проживут дольше 10 лет. Сейчас мне уже 88. После войны я закончила 7 классов и в 15 лет пошла работать на фабрику детской книги. 8 класс заканчивала в школе рабочей молодёжи, потом работала на прядильно-ниточном комбинате имени С.М. Кирова. В 1953 году вышла замуж, в 1967 году перешла вместе с мужем на новую работу в УМ-67, там отработала 20 лет старшим диспетчером, до пенсии. С мужем прожили больше 50 лет, выросли три дочери, четверо внуков, семь правнуков и уже есть одна правнучка. С 1984 года я живу в Кузьмолово". 

 

 

 

На фото:

- Кира с мамой и папой, 1932 год

- Кира с младшим братиком Витей

- Родная тётя, воспитавшая Киру

- Кира в юности и современное фото

 

Подготовила Татьяна Молодёжева